///

Я откинулась назад после ухода очередного просящего. Провела рукой по ткани, которой была обита лежанка. Позволила лежащий рядом нитке бус ручейком скользнуть сквозь пальцы. И прикрыла глаза, позволяя воспоминаниям заполнить комнату.

         ***

Они всегда крутились стайкой на базаре, приходя ближе к вечеру. Яркие, чаще всего красные юбки и платья, атлас, цыганское золото. И улыбки, несущие до самых краев земли. А небо над ними всегда острое и ярко-синее днем и безоблачно-темное, звездное ночью.  И воздух рядом с ними дышит дурманом да полынью и горчит. 

Я любила это место, часто сбегая сюда, на базар, в этот мир.  Удивительно пестрый, многоликий и многоголосый мир, хранящий в себе бесконечное множество образов. 

Я смотрю на цыган. Вокруг меня горы овощей и фруктов с тончайшей кожурой и золотистой мякотью, сменяющиеся посудными лавками, где можно купить все: простой глиняный горшок, гулко звучащий на ветру, искусно украшенную серебряную чашу, прихотливой формы кубок знаменитого сидонского стекла, блестящий на вечернем солнце не хуже граненого алмаза, штоф, внутри которого переливается золотисто-янтарная жидкость. Оружие с тончайшей отделкой, резьбой, инкрустацией сменяют ткани. Шелка и тончайший хлопковый газ висят здесь рядом с парчой, сверкающей на солнце серебряными и золотыми нитями, и мягкими пурпурными шерстяными тканями. 

И встречаюсь глазами со старой цыганкой.

Она отворачивается к своим, её испещренный морщинами рот открывается и закрывается в такт словам. Теперь в мою сторону смотрят все. Шагаю навстречу. Неуверенно, шаг за шагом иду, и ветер подгоняет в спину. Дёргает, тащит, подталкивает, треплет одежду, словно не терпится ему представить меня своей старой знакомой.  Прохожу мимо рядов пряностей и благовоний. Воздух настоян на шафране и корице. В ноздрях свербит от паприки. Все вокруг благоухает аравийской миррой, розовым маслом и алоэ. Каждый запах составляет в воздухе свой собственный узор огромного ковра, каждой своей нитью проникающего во все уголки этого места.

Я подошла, а цыганки круг замкнули широкий. 

• Танцевать будут, ты смотри! - Это старая цыганка прошелестела над ухом, оказавшись рядом с мной внутри круга. 

И я смотрела. Смотрела, как крутятся ярким ураганом юбки вокруг отбивающих дробь туфелек. Слышала плачь скрипок и пенье гитар в руках взявшихся из ниоткуда цыган и звон монистов. Видела звеняще-яркие запястья в браслетах, платки и движения навстречу, движения в сторону. Переборы мелкими шажками прочь. И снова ускорение отчаянного танца, и снова взлет юбки, пестро мелькающей огнями. 

Смотрела и упустила момент, как положила цыганка мне руку на лоб и начала что-то шептать себе под нос. Заметила и прислушалась, не опуская глаз от танца.  

• Болтали: не выживет. Кожа бледна, скулы красны, в волосах выцветают рассветы. Роса пройдёт по щекам. Души родной и якоря нет, ничего здесь не держит. 

Я отвлеклась от полоумной цыганки, не поняв, что она говорит. А та продолжила шелестеть: 

• Дитя позже найдет в себе свет, слетят оковы, запястья сковавшие где-то во сне, и в полуденный час наступит вожделенное лето. Косы ветер будет заплетать, споёт колыбельные, а позже расскажет, что в мире бывает еще. Знания вбирать в себя будет по капле, научится носить луну и звёзды в кармане, да только ветром навеянная с ветром и уйдет, но не страшно это….

Негромкий хлопок в ладоши. И резким, звучным аккордом окончилась пляска, и в последний раз взметнулся вверх мулетой юбки огненной подол. Не одно сердце разбили цыганки этим танцем и не одно еще разобьют. 

• С нами пойдешь. - Ко мне обратилась старая цыганка, встретившись со мной глазами. 

И я кивнула, не скрываясь рассматривая ее вблизи. Волосы, как черненое серебро, выбиваются из под косынки цвета алого пламени, на груди переплетаясь с висящими там оберегами и монистами. Линия носа, прерывающаяся еле заметной горбинкой, тонкие, едва приметные розоватые губы, высокие скулы, впалые щеки и широкий лоб, изрезанный морщинами. Все у нее было старое, кроме глаз. Цвета густого тумана, полные света, пробивающегося сквозь завесу - единственное, что, казалось, было живо в ней.