- || -

Ночь. Ветер, соленый и пыльный, слизывает с кожи тепло мокрым тугим языком. Пахнет песком, опилками и дымом, будто призраки людей, давно уже разбредшихся по домам, продолжают здесь курить, лепить куличи, пилить доски - и ничто, кроме этого даже не запаха, но почти выдумки, намека на запах, не указывает на весну, много дней как вступившую в свои права. В тёмной свежести ночи над усталой аллеей еще не слышно цветочного духа, не доносится ни смеха, ни вздоха; призраки дня стремительно растворяются в ней, бросают работу и топчут окурки. Кажется, можно было бы спутать эту ночь с любой другой - октябрьской или февральской - и все-таки только кажется. Я ощущаю эту разницу затылком, как будто даже вижу краем глаза - но по-настоящему очевидной она становится, когда мне приходит в голову лечь на землю. Небо резко и отчетливо приближается, как будто я в него, а не на траву, упала - гулкое, величественное, с близкими яркими звёздами. Зимой не бывает такого неба - морозное и далекое, зимнее небо бывает натянуто над головой, как высокий потолок шатра; под ним мелкие проблемы кажутся большими, пустой дребезг слов - значительным. Весеннее же небо безбрежное. Кончиками пальцев я ощущаю под собой всю неуклюжую громаду Земли, но вижу, вижу я только простор - космическую чёрную пустоту, такую близкую, теплую и тяжёлую, что всем телом невольно содрогаюсь от ужаса. Это как оказаться на самом дне моря - и посмотреть на собственное тело со стороны, ощутить все давление пространства и весь страх оступиться, погрузиться в эту воду, которая, как слепое чудовище, пожирает все, что ей попадается на пути. Перед лицом этого неба, которое суть что-то намного более древнее, чем стихия, что-то бесконечно большее, чем все, что меня окружает, я чувствую, как мир - призраки людей, запах мокрой травы, холод, весь вращающийся земной шар - становится незначительным, молодым, маленьким. Под такое небо можно лечь на снег - и все равно ощутить, что наступила весна.