***
Я падаю так медленно, что мне даже кажется, что я лечу. А вокруг – ничего, лишь бесцветная вязкая пустота. Падение не было падением, пока я не упал на пыльный пол своей пустой квартиры.
Я встал с пола и оглядел пропахшую старостью мебель. Я спал на этой кровати, прятал в этот шкаф свою одежду, писал отчеты и доклады на этом столе и ел тоже на нем уже 5 с лишним лет. Но все, что окружает меня – чужое.
Это была пятница, мне не хочется действовать на автомате или придумывать отговорки, так что я не пошел на работу, не провожал Ее до дома. Она звонила пару раз, но я не брал трубку. Она была словно подобранная моим внутренним алгоритмом: красивая, забавная, заботливая и внимательная ко мне, не капризная. Но это не спасало Ее от того, что в Ней не было ветра, ведь сиренью пахла лишь Ее кожа. Это лишь заставляло меня провожать Ее, встречаться с Ней, трахаться с Ней.
Надо поскорее валить из квартиры – она наверняка волнуется и скоро будет у моего порога, чтобы узнать, что со мной случилось, почему меня сегодня не было на работе. Я схватил куртку и начал шарить по карманам в поисках ключей. Их там не оказалось, так что я бросил куртку и принялся ползать по полу, надеясь, что ключи завалялись где-то под кроватью. Обыскав в итоге всю квартиру и не обнаружив их нигде, я плюнул на это дело и решил, что если у меня что-то и свистнут, то это будет даже интересно. Все равно дома ничего ценного нет.
Я прошел мимо зеркала и, заметив в нем свое отражение, остановился. Худой, небритый, с такими кругами под глазами, что крайне трудно поверить, что по выходным я целыми днями сплю. Такое чувство, будто бы меня кто-то побил и я неделю торчал в канаве. Действительно, в квартире нет ничего ценного, у меня и так все украли.
Скрип, хлоп, хруст под ногами. В подъезде опять выключили свет, и тут так темно, что я всасываю тьму вокруг всеми возможными дырами в моем теле: ноздрями, ушами, глазами и даже порами.
На небе не было ни звездочки, ни луны, а на всей улице горел лишь один фонарь. Темнота казалась подвижной, но далекой от его света, прогревавшего даже жесткий асфальт. Я подошел к фонарю и, сам оставаясь в тени, просунул руку в освещенный воздух. Я так надеялся почувствовать то тепло, которое чувствуешь, находясь под лучами солнца. Но чертовы дары цивилизации – все они фальшивка. Пустые, манящие своим мнимым теплом, а затем ошарашивающие своим безнадежным холодом. Иногда я думаю, что первому человек лучше было бы остаться обезьяной. Эволюция породила наше лицемерие, прикрывающее все те же первобытные инстинкты.
Я подошел к фонарному столбу, обвил вокруг него пальцы, пытаясь задушить. Костяшки побелели, и я сдался, вспомнив, что нельзя убить неживое. Хотя всего секунду назад мне казалось, что фонарь глумился надо мной.
Я выдохнул, засунул руки в карман и побрел дальше, а фонарь все еще смотрел мне в спину с хищной улыбкой.
Тьма, тьма, тьма, и вот вдали начала виднеться красная светодиодная вывеска. Бар был открыт круглые сутки. Я ходил сюда из-за самых, как мне казалось, шумных ребят моего города. Они и старый добрый рок из колонок орали достаточно громко, чтобы я мог забыть о себе и вонючем мире вокруг. Только эти аккорды, только этот крик, только этот звук разбивающегося стекла и больше ничего. Скотч и трава тоже вносили свою лепту. Жидкость в стакане окрасилась в непонятный цвет, отражая красные лампочки в баре. Я следил за тем, как она колеблется в стакане в такт окружающему меня шуму.
Вышел и уже не помню, в какую сторону повернул: направо, налево, или же я пошел прямо. Я долго шел, сворачивая наугад, встречая глумливые фонари. Может повеситься на одном из них? Не видеть больше этого мира, этих людей. Закончить все, посмеявшись над самим собой. Узнать, каково быть мертвым, сбежать от собственной ненависти – весьма заманчивое предложение, но в глубинах своей души я все еще надеюсь на то, что однажды жизнь изменится. А вдруг меня навестит давно забытое счастье, воспоминания о котором сейчас приносят с собою лишь тоску?
Я брел, куда ноги тащили. Прошел уже несколько незнакомых мне кварталов. Фонари и светящиеся вывески освещали мне дорогу. Красные, зеленые, желтые, голубые, красно-синие и желто-голубые – их яркость и абсолютное молчание заставили меня слышать гудение собственной головы. Я поспешил укрыться от их пристальных взоров, прожигающих мое мясо и кости, заставляющих мою кровь вскипать в натянутых жилах. Мне не хочется возвращаться домой, не хочется окунаться в шумы бара, не хочется стирать себя монотонностью дней. Я просто хочу, чтобы этот гул утих. Чтобы я перестал ощущать жар света, исхоящего от вывесок. Я хочу очищения.
Наконец-то через несколько кварталов вывески начали таять, вскоре и вовсе исчезли – я вышел на шоссе. Остались лишь фонари, разбитая дорога, поля вокруг и я. Мне стало немного легче, зуд в голове утих. Начала обнажаться боль, зарождающаяся в моей груди и распространявшаяся по всему телу все больше и больше с каждым вздохом. Когда она дотекла до моих конечностей и начала печь в голове, мне стало трудно идти и я свалился на асфальт. Мне нужно заплакать, но боль знает, что только так я смогу избавиться от нее. Она отказывается покидать мое тело. Эта сволочь вцепилась в меня всем своим телом, покрытым клыками. Я начал дышать глубже, закрыл глаза, концентрируясь на монстре, что сжал меня в своих объятьях. А фонари сверху смотрели на меня.
Монстр сделал меня слабым, я не могу подняться сразу. Встав, я продолжаю идти вперед, а боль все цеплялась за меня. Я начал передвигать ноги быстрее, пока не перешел на быстрый бег, забывая, что от того, что живет внутри нас, не убежишь. Я бежал так быстро, как только мог, пока рядом не осталось ни одного фонаря, а тьма окружила меня со всех сторон. Я продолжал идти, чтобы не заснуть. Когда еще такое встретишь: мягкие тишина и тьма окутывают тебя с ног до головы, проникая в тебя через каждую твою пору? Мне стало спокойно. Я перемахнул через ограждение, тянущееся вдоль дороги. Под ногами у меня оказалась мягкая трава. Я снял кроссовки – роса. Я пошел в сторону от шоссе. Из-за тучи выглянула холодная луна. Ее холод был благословением для моих глаз. Луна осветила зеленую траву и капельки росы на ней. Передо мной был чистый простор, не загроможденный бетоном. Я вздохнул.
И что мне делать? Даже сейчас, в минуты такого спокойствия, я чувствую на себе тяжесть бессмысленности своего существования? Что делать, если я, вырвавшись из клетки, все еще не чувствую свободы?
Я взглянул на светящееся облако пыли моего города. Он уже стал мной. Я впитал в себя всю его серость и желчь, а теперь не знаю, как избавиться от них, ведь семена этой живучей дряни я сею везде, где появляюсь. Даже среди этой травы.
Я лег, окунувшись лицом в траву. Сейчас бы застрелиться. Мне бы хотелось умереть, ощущая покой и чувствуя умиротворение, капли росы на своих губах, а не в суете и тоске.
Так что же мне делать? Может быть, ты мне скажешь?
Падение
Я падаю так медленно, что мне даже кажется, что я лечу. А вокруг – ничего, лишь бесцветная вязкая пустота. Падение не было падением, пока я не упал на пыльный пол своей пустой квартиры.
Я встал с пола и оглядел пропахшую старостью мебель. Я спал на этой кровати, прятал в этот шкаф свою одежду, писал отчеты и доклады на этом столе и ел тоже на нем уже 5 с лишним лет. Но все, что окружает меня – чужое.
Это была пятница, мне не хочется действовать на автомате или придумывать отговорки, так что я не пошел на работу, не провожал Ее до дома. Она звонила пару раз, но я не брал трубку. Она была словно подобранная моим внутренним алгоритмом: красивая, забавная, заботливая и внимательная ко мне, не капризная. Но это не спасало Ее от того, что в Ней не было ветра, ведь сиренью пахла лишь Ее кожа. Это лишь заставляло меня провожать Ее, встречаться с Ней, трахаться с Ней.
Надо поскорее валить из квартиры – она наверняка волнуется и скоро будет у моего порога, чтобы узнать, что со мной случилось, почему меня сегодня не было на работе. Я схватил куртку и начал шарить по карманам в поисках ключей. Их там не оказалось, так что я бросил куртку и принялся ползать по полу, надеясь, что ключи завалялись где-то под кроватью. Обыскав в итоге всю квартиру и не обнаружив их нигде, я плюнул на это дело и решил, что если у меня что-то и свистнут, то это будет даже интересно. Все равно дома ничего ценного нет.
Я прошел мимо зеркала и, заметив в нем свое отражение, остановился. Худой, небритый, с такими кругами под глазами, что крайне трудно поверить, что по выходным я целыми днями сплю. Такое чувство, будто бы меня кто-то побил и я неделю торчал в канаве. Действительно, в квартире нет ничего ценного, у меня и так все украли.
Скрип, хлоп, хруст под ногами. В подъезде опять выключили свет, и тут так темно, что я всасываю тьму вокруг всеми возможными дырами в моем теле: ноздрями, ушами, глазами и даже порами.
На небе не было ни звездочки, ни луны, а на всей улице горел лишь один фонарь. Темнота казалась подвижной, но далекой от его света, прогревавшего даже жесткий асфальт. Я подошел к фонарю и, сам оставаясь в тени, просунул руку в освещенный воздух. Я так надеялся почувствовать то тепло, которое чувствуешь, находясь под лучами солнца. Но чертовы дары цивилизации – все они фальшивка. Пустые, манящие своим мнимым теплом, а затем ошарашивающие своим безнадежным холодом. Иногда я думаю, что первому человек лучше было бы остаться обезьяной. Эволюция породила наше лицемерие, прикрывающее все те же первобытные инстинкты.
Я подошел к фонарному столбу, обвил вокруг него пальцы, пытаясь задушить. Костяшки побелели, и я сдался, вспомнив, что нельзя убить неживое. Хотя всего секунду назад мне казалось, что фонарь глумился надо мной.
Я выдохнул, засунул руки в карман и побрел дальше, а фонарь все еще смотрел мне в спину с хищной улыбкой.
Тьма, тьма, тьма, и вот вдали начала виднеться красная светодиодная вывеска. Бар был открыт круглые сутки. Я ходил сюда из-за самых, как мне казалось, шумных ребят моего города. Они и старый добрый рок из колонок орали достаточно громко, чтобы я мог забыть о себе и вонючем мире вокруг. Только эти аккорды, только этот крик, только этот звук разбивающегося стекла и больше ничего. Скотч и трава тоже вносили свою лепту. Жидкость в стакане окрасилась в непонятный цвет, отражая красные лампочки в баре. Я следил за тем, как она колеблется в стакане в такт окружающему меня шуму.
Вышел и уже не помню, в какую сторону повернул: направо, налево, или же я пошел прямо. Я долго шел, сворачивая наугад, встречая глумливые фонари. Может повеситься на одном из них? Не видеть больше этого мира, этих людей. Закончить все, посмеявшись над самим собой. Узнать, каково быть мертвым, сбежать от собственной ненависти – весьма заманчивое предложение, но в глубинах своей души я все еще надеюсь на то, что однажды жизнь изменится. А вдруг меня навестит давно забытое счастье, воспоминания о котором сейчас приносят с собою лишь тоску?
Я брел, куда ноги тащили. Прошел уже несколько незнакомых мне кварталов. Фонари и светящиеся вывески освещали мне дорогу. Красные, зеленые, желтые, голубые, красно-синие и желто-голубые – их яркость и абсолютное молчание заставили меня слышать гудение собственной головы. Я поспешил укрыться от их пристальных взоров, прожигающих мое мясо и кости, заставляющих мою кровь вскипать в натянутых жилах. Мне не хочется возвращаться домой, не хочется окунаться в шумы бара, не хочется стирать себя монотонностью дней. Я просто хочу, чтобы этот гул утих. Чтобы я перестал ощущать жар света, исхоящего от вывесок. Я хочу очищения.
Наконец-то через несколько кварталов вывески начали таять, вскоре и вовсе исчезли – я вышел на шоссе. Остались лишь фонари, разбитая дорога, поля вокруг и я. Мне стало немного легче, зуд в голове утих. Начала обнажаться боль, зарождающаяся в моей груди и распространявшаяся по всему телу все больше и больше с каждым вздохом. Когда она дотекла до моих конечностей и начала печь в голове, мне стало трудно идти и я свалился на асфальт. Мне нужно заплакать, но боль знает, что только так я смогу избавиться от нее. Она отказывается покидать мое тело. Эта сволочь вцепилась в меня всем своим телом, покрытым клыками. Я начал дышать глубже, закрыл глаза, концентрируясь на монстре, что сжал меня в своих объятьях. А фонари сверху смотрели на меня.
Монстр сделал меня слабым, я не могу подняться сразу. Встав, я продолжаю идти вперед, а боль все цеплялась за меня. Я начал передвигать ноги быстрее, пока не перешел на быстрый бег, забывая, что от того, что живет внутри нас, не убежишь. Я бежал так быстро, как только мог, пока рядом не осталось ни одного фонаря, а тьма окружила меня со всех сторон. Я продолжал идти, чтобы не заснуть. Когда еще такое встретишь: мягкие тишина и тьма окутывают тебя с ног до головы, проникая в тебя через каждую твою пору? Мне стало спокойно. Я перемахнул через ограждение, тянущееся вдоль дороги. Под ногами у меня оказалась мягкая трава. Я снял кроссовки – роса. Я пошел в сторону от шоссе. Из-за тучи выглянула холодная луна. Ее холод был благословением для моих глаз. Луна осветила зеленую траву и капельки росы на ней. Передо мной был чистый простор, не загроможденный бетоном. Я вздохнул.
И что мне делать? Даже сейчас, в минуты такого спокойствия, я чувствую на себе тяжесть бессмысленности своего существования? Что делать, если я, вырвавшись из клетки, все еще не чувствую свободы?
Я взглянул на светящееся облако пыли моего города. Он уже стал мной. Я впитал в себя всю его серость и желчь, а теперь не знаю, как избавиться от них, ведь семена этой живучей дряни я сею везде, где появляюсь. Даже среди этой травы.
Я лег, окунувшись лицом в траву. Сейчас бы застрелиться. Мне бы хотелось умереть, ощущая покой и чувствуя умиротворение, капли росы на своих губах, а не в суете и тоске.
Так что же мне делать? Может быть, ты мне скажешь?
Падение
Я падаю так медленно, что мне даже кажется, что я лечу. А вокруг – ничего, лишь бесцветная вязкая пустота. Падение не было падением, пока я не упал на пыльный пол своей пустой квартиры.
Я встал с пола и оглядел пропахшую старостью мебель. Я спал на этой кровати, прятал в этот шкаф свою одежду, писал отчеты и доклады на этом столе и ел тоже на нем уже 5 с лишним лет. Но все, что окружает меня – чужое.
Это была пятница, мне не хочется действовать на автомате или придумывать отговорки, так что я не пошел на работу, не провожал Ее до дома. Она звонила пару раз, но я не брал трубку. Она была словно подобранная моим внутренним алгоритмом: красивая, забавная, заботливая и внимательная ко мне, не капризная. Но это не спасало Ее от того, что в Ней не было ветра, ведь сиренью пахла лишь Ее кожа. Это лишь заставляло меня провожать Ее, встречаться с Ней, трахаться с Ней.
Надо поскорее валить из квартиры – она наверняка волнуется и скоро будет у моего порога, чтобы узнать, что со мной случилось, почему меня сегодня не было на работе. Я схватил куртку и начал шарить по карманам в поисках ключей. Их там не оказалось, так что я бросил куртку и принялся ползать по полу, надеясь, что ключи завалялись где-то под кроватью. Обыскав в итоге всю квартиру и не обнаружив их нигде, я плюнул на это дело и решил, что если у меня что-то и свистнут, то это будет даже интересно. Все равно дома ничего ценного нет.
Я прошел мимо зеркала и, заметив в нем свое отражение, остановился. Худой, небритый, с такими кругами под глазами, что крайне трудно поверить, что по выходным я целыми днями сплю. Такое чувство, будто бы меня кто-то побил и я неделю торчал в канаве. Действительно, в квартире нет ничего ценного, у меня и так все украли.
Скрип, хлоп, хруст под ногами. В подъезде опять выключили свет, и тут так темно, что я всасываю тьму вокруг всеми возможными дырами в моем теле: ноздрями, ушами, глазами и даже порами.
На небе не было ни звездочки, ни луны, а на всей улице горел лишь один фонарь. Темнота казалась подвижной, но далекой от его света, прогревавшего даже жесткий асфальт. Я подошел к фонарю и, сам оставаясь в тени, просунул руку в освещенный воздух. Я так надеялся почувствовать то тепло, которое чувствуешь, находясь под лучами солнца. Но чертовы дары цивилизации – все они фальшивка. Пустые, манящие своим мнимым теплом, а затем ошарашивающие своим безнадежным холодом. Иногда я думаю, что первому человек лучше было бы остаться обезьяной. Эволюция породила наше лицемерие, прикрывающее все те же первобытные инстинкты.
Я подошел к фонарному столбу, обвил вокруг него пальцы, пытаясь задушить. Костяшки побелели, и я сдался, вспомнив, что нельзя убить неживое. Хотя всего секунду назад мне казалось, что фонарь глумился надо мной.
Я выдохнул, засунул руки в карман и побрел дальше, а фонарь все еще смотрел мне в спину с хищной улыбкой.
Тьма, тьма, тьма, и вот вдали начала виднеться красная светодиодная вывеска. Бар был открыт круглые сутки. Я ходил сюда из-за самых, как мне казалось, шумных ребят моего города. Они и старый добрый рок из колонок орали достаточно громко, чтобы я мог забыть о себе и вонючем мире вокруг. Только эти аккорды, только этот крик, только этот звук разбивающегося стекла и больше ничего. Скотч и трава тоже вносили свою лепту. Жидкость в стакане окрасилась в непонятный цвет, отражая красные лампочки в баре. Я следил за тем, как она колеблется в стакане в такт окружающему меня шуму.
Вышел и уже не помню, в какую сторону повернул: направо, налево, или же я пошел прямо. Я долго шел, сворачивая наугад, встречая глумливые фонари. Может повеситься на одном из них? Не видеть больше этого мира, этих людей. Закончить все, посмеявшись над самим собой. Узнать, каково быть мертвым, сбежать от собственной ненависти – весьма заманчивое предложение, но в глубинах своей души я все еще надеюсь на то, что однажды жизнь изменится. А вдруг меня навестит давно забытое счастье, воспоминания о котором сейчас приносят с собою лишь тоску?
Я брел, куда ноги тащили. Прошел уже несколько незнакомых мне кварталов. Фонари и светящиеся вывески освещали мне дорогу. Красные, зеленые, желтые, голубые, красно-синие и желто-голубые – их яркость и абсолютное молчание заставили меня слышать гудение собственной головы. Я поспешил укрыться от их пристальных взоров, прожигающих мое мясо и кости, заставляющих мою кровь вскипать в натянутых жилах. Мне не хочется возвращаться домой, не хочется окунаться в шумы бара, не хочется стирать себя монотонностью дней. Я просто хочу, чтобы этот гул утих. Чтобы я перестал ощущать жар света, исхоящего от вывесок. Я хочу очищения.
Наконец-то через несколько кварталов вывески начали таять, вскоре и вовсе исчезли – я вышел на шоссе. Остались лишь фонари, разбитая дорога, поля вокруг и я. Мне стало немного легче, зуд в голове утих. Начала обнажаться боль, зарождающаяся в моей груди и распространявшаяся по всему телу все больше и больше с каждым вздохом. Когда она дотекла до моих конечностей и начала печь в голове, мне стало трудно идти и я свалился на асфальт. Мне нужно заплакать, но боль знает, что только так я смогу избавиться от нее. Она отказывается покидать мое тело. Эта сволочь вцепилась в меня всем своим телом, покрытым клыками. Я начал дышать глубже, закрыл глаза, концентрируясь на монстре, что сжал меня в своих объятьях. А фонари сверху смотрели на меня.
Монстр сделал меня слабым, я не могу подняться сразу. Встав, я продолжаю идти вперед, а боль все цеплялась за меня. Я начал передвигать ноги быстрее, пока не перешел на быстрый бег, забывая, что от того, что живет внутри нас, не убежишь. Я бежал так быстро, как только мог, пока рядом не осталось ни одного фонаря, а тьма окружила меня со всех сторон. Я продолжал идти, чтобы не заснуть. Когда еще такое встретишь: мягкие тишина и тьма окутывают тебя с ног до головы, проникая в тебя через каждую твою пору? Мне стало спокойно. Я перемахнул через ограждение, тянущееся вдоль дороги. Под ногами у меня оказалась мягкая трава. Я снял кроссовки – роса. Я пошел в сторону от шоссе. Из-за тучи выглянула холодная луна. Ее холод был благословением для моих глаз. Луна осветила зеленую траву и капельки росы на ней. Передо мной был чистый простор, не загроможденный бетоном. Я вздохнул.
И что мне делать? Даже сейчас, в минуты такого спокойствия, я чувствую на себе тяжесть бессмысленности своего существования? Что делать, если я, вырвавшись из клетки, все еще не чувствую свободы?
Я взглянул на светящееся облако пыли моего города. Он уже стал мной. Я впитал в себя всю его серость и желчь, а теперь не знаю, как избавиться от них, ведь семена этой живучей дряни я сею везде, где появляюсь. Даже среди этой травы.
Я лег, окунувшись лицом в траву. Сейчас бы застрелиться. Мне бы хотелось умереть, ощущая покой и чувствуя умиротворение, капли росы на своих губах, а не в суете и тоске.
Так что же мне делать? Может быть, ты мне скажешь?
Падение
Я падаю так медленно, что мне даже кажется, что я лечу. А вокруг – ничего, лишь бесцветная вязкая пустота. Падение не было падением, пока я не упал на пыльный пол своей пустой квартиры.
Я встал с пола и оглядел пропахшую старостью мебель. Я спал на этой кровати, прятал в этот шкаф свою одежду, писал отчеты и доклады на этом столе и ел тоже на нем уже 5 с лишним лет. Но все, что окружает меня – чужое.
Это была пятница, мне не хочется действовать на автомате или придумывать отговорки, так что я не пошел на работу, не провожал Ее до дома. Она звонила пару раз, но я не брал трубку. Она была словно подобранная моим внутренним алгоритмом: красивая, забавная, заботливая и внимательная ко мне, не капризная. Но это не спасало Ее от того, что в Ней не было ветра, ведь сиренью пахла лишь Ее кожа. Это лишь заставляло меня провожать Ее, встречаться с Ней, трахаться с Ней.
Надо поскорее валить из квартиры – она наверняка волнуется и скоро будет у моего порога, чтобы узнать, что со мной случилось, почему меня сегодня не было на работе. Я схватил куртку и начал шарить по карманам в поисках ключей. Их там не оказалось, так что я бросил куртку и принялся ползать по полу, надеясь, что ключи завалялись где-то под кроватью. Обыскав в итоге всю квартиру и не обнаружив их нигде, я плюнул на это дело и решил, что если у меня что-то и свистнут, то это будет даже интересно. Все равно дома ничего ценного нет.
Я прошел мимо зеркала и, заметив в нем свое отражение, остановился. Худой, небритый, с такими кругами под глазами, что крайне трудно поверить, что по выходным я целыми днями сплю. Такое чувство, будто бы меня кто-то побил и я неделю торчал в канаве. Действительно, в квартире нет ничего ценного, у меня и так все украли.
Скрип, хлоп, хруст под ногами. В подъезде опять выключили свет, и тут так темно, что я всасываю тьму вокруг всеми возможными дырами в моем теле: ноздрями, ушами, глазами и даже порами.
На небе не было ни звездочки, ни луны, а на всей улице горел лишь один фонарь. Темнота казалась подвижной, но далекой от его света, прогревавшего даже жесткий асфальт. Я подошел к фонарю и, сам оставаясь в тени, просунул руку в освещенный воздух. Я так надеялся почувствовать то тепло, которое чувствуешь, находясь под лучами солнца. Но чертовы дары цивилизации – все они фальшивка. Пустые, манящие своим мнимым теплом, а затем ошарашивающие своим безнадежным холодом. Иногда я думаю, что первому человек лучше было бы остаться обезьяной. Эволюция породила наше лицемерие, прикрывающее все те же первобытные инстинкты.
Я подошел к фонарному столбу, обвил вокруг него пальцы, пытаясь задушить. Костяшки побелели, и я сдался, вспомнив, что нельзя убить неживое. Хотя всего секунду назад мне казалось, что фонарь глумился надо мной.
Я выдохнул, засунул руки в карман и побрел дальше, а фонарь все еще смотрел мне в спину с хищной улыбкой.
Тьма, тьма, тьма, и вот вдали начала виднеться красная светодиодная вывеска. Бар был открыт круглые сутки. Я ходил сюда из-за самых, как мне казалось, шумных ребят моего города. Они и старый добрый рок из колонок орали достаточно громко, чтобы я мог забыть о себе и вонючем мире вокруг. Только эти аккорды, только этот крик, только этот звук разбивающегося стекла и больше ничего. Скотч и трава тоже вносили свою лепту. Жидкость в стакане окрасилась в непонятный цвет, отражая красные лампочки в баре. Я следил за тем, как она колеблется в стакане в такт окружающему меня шуму.
Вышел и уже не помню, в какую сторону повернул: направо, налево, или же я пошел прямо. Я долго шел, сворачивая наугад, встречая глумливые фонари. Может повеситься на одном из них? Не видеть больше этого мира, этих людей. Закончить все, посмеявшись над самим собой. Узнать, каково быть мертвым, сбежать от собственной ненависти – весьма заманчивое предложение, но в глубинах своей души я все еще надеюсь на то, что однажды жизнь изменится. А вдруг меня навестит давно забытое счастье, воспоминания о котором сейчас приносят с собою лишь тоску?
Я брел, куда ноги тащили. Прошел уже несколько незнакомых мне кварталов. Фонари и светящиеся вывески освещали мне дорогу. Красные, зеленые, желтые, голубые, красно-синие и желто-голубые – их яркость и абсолютное молчание заставили меня слышать гудение собственной головы. Я поспешил укрыться от их пристальных взоров, прожигающих мое мясо и кости, заставляющих мою кровь вскипать в натянутых жилах. Мне не хочется возвращаться домой, не хочется окунаться в шумы бара, не хочется стирать себя монотонностью дней. Я просто хочу, чтобы этот гул утих. Чтобы я перестал ощущать жар света, исхоящего от вывесок. Я хочу очищения.
Наконец-то через несколько кварталов вывески начали таять, вскоре и вовсе исчезли – я вышел на шоссе. Остались лишь фонари, разбитая дорога, поля вокруг и я. Мне стало немного легче, зуд в голове утих. Начала обнажаться боль, зарождающаяся в моей груди и распространявшаяся по всему телу все больше и больше с каждым вздохом. Когда она дотекла до моих конечностей и начала печь в голове, мне стало трудно идти и я свалился на асфальт. Мне нужно заплакать, но боль знает, что только так я смогу избавиться от нее. Она отказывается покидать мое тело. Эта сволочь вцепилась в меня всем своим телом, покрытым клыками. Я начал дышать глубже, закрыл глаза, концентрируясь на монстре, что сжал меня в своих объятьях. А фонари сверху смотрели на меня.
Монстр сделал меня слабым, я не могу подняться сразу. Встав, я продолжаю идти вперед, а боль все цеплялась за меня. Я начал передвигать ноги быстрее, пока не перешел на быстрый бег, забывая, что от того, что живет внутри нас, не убежишь. Я бежал так быстро, как только мог, пока рядом не осталось ни одного фонаря, а тьма окружила меня со всех сторон. Я продолжал идти, чтобы не заснуть. Когда еще такое встретишь: мягкие тишина и тьма окутывают тебя с ног до головы, проникая в тебя через каждую твою пору? Мне стало спокойно. Я перемахнул через ограждение, тянущееся вдоль дороги. Под ногами у меня оказалась мягкая трава. Я снял кроссовки – роса. Я пошел в сторону от шоссе. Из-за тучи выглянула холодная луна. Ее холод был благословением для моих глаз. Луна осветила зеленую траву и капельки росы на ней. Передо мной был чистый простор, не загроможденный бетоном. Я вздохнул.
И что мне делать? Даже сейчас, в минуты такого спокойствия, я чувствую на себе тяжесть бессмысленности своего существования? Что делать, если я, вырвавшись из клетки, все еще не чувствую свободы?
Я взглянул на светящееся облако пыли моего города. Он уже стал мной. Я впитал в себя всю его серость и желчь, а теперь не знаю, как избавиться от них, ведь семена этой живучей дряни я сею везде, где появляюсь. Даже среди этой травы.
Я лег, окунувшись лицом в траву. Сейчас бы застрелиться. Мне бы хотелось умереть, ощущая покой и чувствуя умиротворение, капли росы на своих губах, а не в суете и тоске.
Так что же мне делать? Может быть, ты мне скажешь?