***

Когда я вижу этот телефонный номер, сердце совершает сальто-мортале и прячется в дальнем углу грудной клетки. Мне хочется исчезнуть, стать незаметной, раствориться, чтобы больше никогда не слышать этого номера.

Когда в Венеции я передознулусь, ему было лень везти меня в больницу, даже вызывать врачей было лень. Перед смертью, говорят, проносится жизнь перед глазами. Жизни я не видела. Только лица двух мужчин, которых я бросила на другом конце света. И разрывающее тело жгучее чувство боли, что я никогда не встречу их больше. В гостях был его друг, виолончелист, он позвонил в скорую, он пытался привести меня в чувства, он донес меня на руках до лодки. А Никола продолжал смотреть фильм. Интересный. Много раз его видел и очень любил.
Все обязаны были холить его и любить. Родители души не чаяли в гениальном сыне-скрипаче и отказывались верить, что сын - героинщик, называя это сплетнями завистников. У него были свои апостолы - Пьетро и Паоло - музыканты его оркестра, оберегающие своего Паганини от всех бед, чтобы, не дай бог, что-то не случилось с его руками. У него была целая армия друзей, знакомых, фанаток, преклоняющихся перед его талантом. Ему прощали всё - от мелких гадостей, позволительных звезде, до шантажа и вымогательств, которых он не гнушался, когда гонорара не хватало на дозу. Апостолы раз в год отправляли его в санаторий - очухаться от наркоты. Вселенная, видимо, тоже его ценила, если за долгие годы употребления героина, он так и не умер и не потерял своих виртуозных навыков.
В него нельзя было не влюбиться. Он приковывал взгляды на сцене, и зал, затаив дыхание, ловил каждую его ноту, каждый вздох, готовый поднять его на руки или преклонить колена. Он воспринимал это как должное: к тем, кто только попался в его сети - относился снисходительно, а тех, кто его любил - растаптывал и унижал, всё время проверяя границы дозволенного. А ему повзоляли очень много. Героин был его персональной наградой: если он играл хорошо, он вмазывался, если нет, тогда чтобы отвлечься от ломки он жестоко измывался над всеми, кто был рядом.
Нас познакомила его сестра. Бывшая порно-актриса, успешно вышедшая замуж за крупного итальянского бизнесмена и оставившая индустрию. Его сестра посоветовала молчать о том, чем я занималась. Я была не против - после ранения и моего побега в Италию, я решила, что с индустрией надо попрощаться. Стать прилежной домохозяйкой, завести семью. В Италии меня почти не знали. Я работала с Рокко в США и несколько раз в Европе, но в отличие от Лос-Анджелеса, съемочные группы в Европе не были особо известны простым людям. Я работала фотографом в глянцевых журналах, моталась постоянно в Милан и Рим.
Всё сыграло в его пользу. И Венеция, и Бродский, и Скуола ди Сан-Рокко, и Вивальди, и викодин на котором я сидела после ранения. И то, что он увидел меня со сцены и улыбнулся. И его венецианская галантность, вперемежку с талантом и страстью. Конечно, он меня любил. В том виде, как он представлял это чувство - требовал внимания, ухаживаний, ревновал ко всему, что видел. Мне позволили быть спутницей скрипача. Не скрою, это льстило мне. Особенно, учитывая, что после каждого концерта толпа женщин всех возрастов крутилась вокруг него, а он каждый концерт играл для меня. Я даже была готова не изменять ему, хотя в это понятие он в первую очередь включал не физическую близость, а эмоциональную кормушку по удовлетворению капризов гения - я должна была быть музой, божеством, идеалом. И если вдруг я не совпадала с его представлениями, он наказывал жестоко, нет, не физически - морально. А потом просил прощения, посвящал мне свои концерты и играл так, что дыхание останавливалось.
А потом нашлись родственники, которые знали других родственников, которые знали друзей, которые знали приятелей, которые знали, что я работала в порно. На семейных обедах в его фамильном особняке на Лидо по воскресеньям не проходило и получаса, чтобы кто-нибудь не пытался меня трахнуть или хотя бы облапать. Потому что "ты же шлюха, ты привычная, хватит строить недотрогу". Только этот эпитет "шлюха" отличался от той шлюхи, которой все называют друг друга в индустрии. У гражданских это не комплимент сексуальности, не признание, что человек нравится, это обычное, банальное оскорбление, презрительное слово, которым награждают тех, кто любит секс. И в отличие от людей индустрии, гражданские почему-то не умеют принимать отказ, они не понимают, что такое личные границы и почему я не готова расставить ноги перед каждым встречным. Ведь по представлениям обычных людей именно так и работает индустрия.
Естественно, это дошло до родителей Николы. Я катастрофически не нравилась его матери - я отняла драгоценного сынулю-гения, сдвинув мамочку с пьедестала на второе место. Она рассказала ему, Никола боролся между необходимостью иметь красивую игрушку и ревностью к тому, что было до него. "Сколько мужчин у тебя было?!" - "Не меньше, чем у тебя женщин" - "Ты не понимаешь, это другое!". Я и правда не понимаю. Почему мужчине можно, а женщине нет.
От викодина все эмоции и чувства притуплялись, когда я трезвела и голова начинала работать, я собиралась уходить от него, но потом он играл концерт так, что душа замирала, и время откатывалось назад, вызывая глупое желание дать ему еще один шанс.
Сердечный приступ помог. Я в одну секунду поняла, что для меня важно. Нет. Кто для меня важен. А дальше несколько месяцев жутких скандалов и невозможности развестись, потому что он не хотел отпускать, потому что я обязана была остаться с ним. Он посчитал каждый день, который мы жили вместе, выставил мне счет и каждый день увеличивал его, не желая давать мне развод.
Тогда я просто уехала. Потому что невозможно было дальше терпеть. Шансов расстаться мирно уже не осталось. Он уговаривал, клялся в любви, угрожал, шантажировал. В Лос-Анджелесе меня встретили с радостью. Я была удивлена, что меня помнят. И я была счастлива, что меня помнят. Это было возвращение домой - после промозглого, презрительного венецианского февраля, Лос-Анджелес обнял меня теплом, запахом пустыни и осыпал улыбками людей. Продюсер оплатил адвоката по разводам. Энди и Брайан работали тогда в Сан-Франциско. Я понятия не имела, как быть. Я бросила обоих. Несколько лет не отвечала на звонки. Редко отправляла короткие смс. Пять часов за рулем по дороге из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско я убеждала себя, что они не просто могут, он обязаны послать меня куда подальше и я должна буду смириться с этим, потому что сама виновата. Полчаса я стояла на парковке перед дверью студии, не решаясь войти. Брайан помог - просто вышел, обнял и повел за собой, как будто ничего не произошло, как будто не было этих лет, как будто я всего лишь вышла за хлебом и через полчаса вернулась. Ничего не надо было объяснять.

Когда он звонит, я знаю, что это про деньги. Последний раз, когда я его заблокировала, Паганини поджег дверь моей квартиры в Венеции и попросил соседей дозвониться мне. Героинщики - очень изобретательные люди.
-Я подниму.
-Нет, бро, я поговорю.
Брайан отвечает на звонок. Лоб Энди рассекают морщины и я подхожу целовать их и слизывать - в отличие от ран, которые я нанесла, бросив его, морщины разгладятся и он снова будет молодым. Я держу его за руки, чтобы ладони не сжимались в кулаки.
-Нет, она не даст тебе денег. Мы тем более. Еще раз позвонишь, я сделаю так, что у тебя найдут столько дерьма, чтобы ты сел надолго.
Он, конечно, позвонит опять. Даже если его арестуют, мама с папой достаточно влиятельные люди, чтобы мальчика отпустили. К тому же он музыкант - скрипач, гений.
А мы просто порнографы.