.

Невероятное происшествие, произошедшее с...

Увидев безобразие,
Не проходите мимо.(с)

Однажды воскресили Маяковского. То ли студенты Усть-Бутанского филологического колледжа им. Дзержинского перестарались с чтением Carmina Burana в оригинале, то ли на газодобывающем предприятии случилась утечка. Ясно одно: на улице алел Первомай, а из стен единственной на весь город библиотеки, бывшей до перестройки вытрезвителем, вышел высокий человек средних лет в шляпе и пальто. В его нахмуренных бровях и выпирающей нижней челюсти читалось что-то футуристичное.

Поэт не знал, что делать, когда на дворе 21 век, и отправился на поиски народных масс. Массы покорно ждали на площади. Небо над их головами скрылось за флагами и шарами. Разгоралась демонстрация.

Редкие прохожие спешили мимо Маяковского, не узнавая его. Единственным, кто мог бы узнать поэта, был Владлен Тимофеевич Враль — бессменный директор дома культуры. Враль любил прихвастнуть, как еще будучи пионером виделся с Маяковским, когда тот приезжал в город читать стихи. Даже руку поэту жал. В войну в дом культуры угодил немецкий снаряд, а когда отстроили новый, пришлось выбирать и нового директора: старый куда-то запропастился. Выбрали Владлена Тимофеевича, еще совсем молодого парня. Как писала Усть-Бутанская «Газовичка»: «В связи с острым кадровым голодом и за тесные связи с пролетарскими поэтами в лице Маяковского В.В.» Но сейчас постаревший директор был на площади, в гуще работников культуры. Приобняв за талию солистку фольклорного ансамбля, он перегарно нашептывал:

— Ниночка, а я ведь и Маяковского лично знавал. Вот как вас сейчас. Хороший был человек. Бывало, придет к нам, посмотрит на всех и как начнет. Долго читал, мощно. Я ему после выступлений еще всегда говорил: «Это вы хорошо, Владимир Владимирович, это правильно».

— Ну что Вы, Владлен Тимофеевич, ужо рассказывали-рассказывали, — похихикивала сорокалетняя солистка, пытаясь высвободиться из подрагивающей пятерни старика.

Враль переходил в наступление. Облизывая млеющие губы, он добавлял в рассказ новые подробности. Получалось, что именно он помогал поэту писать знаменитые поэмы. Особенно «двенадцать».

— Но «двенадцать» — это Блок! — заливалась раскрасневшаяся Ниночка.

Владлен Тимофеевич этого не знал. Как не знал, что поэт уже вышел на площадь, и группа припозднившихся несет его в общий строй демонстрации.

Маяковский шел, раздвигая толпу воинственной нижней челюстью. Толпа таяла под напором его двухметровости, расступалась больше с раздражением, чем почтением. Быть может, рассуждал поэт, чтобы народные массы узнали его, стоит прочесть им что-то? Поэт открыл было рот, как заиграл гимн. Толпа дрогнула и замерла. Замер и Маяковский. Гимн был не знаком, но очень торжественен. Только теперь Маяковский заметил, что флаги над головами демонстрантов не красные, а синие! Да еще и с каким-то символом, похожим на медведя.

Размышления поэта прервало протяжное глухое «ура», прокатившееся над массами. Демонстрация двинулась вперед, увлекая за собой ошарашенного Маяковского.

С каждым шагом хмурый людской поток, скованный по обеим сторонам ограждениями и торговыми палатками, веселел. Из-за праздничной мишуры торжественных речей, приветственных слов и елейных благодарностей, нависших над площадью, робко выглядывал выходной. Он насмешливо подмигивал демонстрации, дул навстречу лесной прохладой и запахом первого майского шашлыка, обжигал пересохшие глотки предчувствием дешевого коньяка.

Людская лавина медленно текла к противоположному концу площади. Там, с оставшейся от советских времен трибуны, трудящихся приветствовал градоначальник. Под одобрительные улыбки его замов мимо маршировали работники местных предприятий: газодобывающее «Бутан-газ-добыча», газоперерабатывающее, «Бутан-газ-переработка», газораспределяющее «Бутан-газ-Усть-Бутанск». Следом за ними, уже не так в ногу, шагали колонны представителей образования, культуры и медицины, возглавляемые малочисленным строем газеты «Газовичка». Завершали демонстрацию группки представителей малого бизнеса.

— Послушай, Сема, а что там с этими недовольными? – сквозь улыбку бросил градоначальник одному из замов.

— Все в порядке, Виталь Виталич. Митинг не согласовали, но они где-то у торгового центра затеялись. Не переживайте, аппаратуру уже подогнали — там сегодня концерт в честь Первомая, так что их один хрен слышно не будет. Да и весь город здесь. На всякий там еще дежурят две машины Степана Трофимыча.

Степан Трофимыч, генерал МВД, сдержанно улыбнулся.

— Смотри, Сема, не обосрись, — не оборачиваясь, подытожил Виталий Витальевич. — А там что, блять, такое?

В самой гуще марширующих газовиков размахивал руками и что-то выкрикивал высокий человек в шляпе и пальто.

— Послушайте…А вы могли бы…Ведь если…— доносились громогласные обрывки фраз. Со всех сторон на него недовольно цикали, одергивали за рукав и просили угомониться, но человек от этого будто больше распалялся и все басовитее плевался в толпу. Настал момент, когда смутьян распростер обе руки в стороны, раздвигая собравшихся вокруг себя и раскрыл рот так широко, что в нем тут же пропали все прочие звуки и рявкнул: “…мужчины, залежанные, как больница, и женщины, истрепанные, как пословица…”

— Убрать! — прошипел градоначальник.

Разрезая толпу, с двух сторон к поэту двинулись нарядные полицейские, но было поздно. Хмуря брови, Маяковский все громче декларировал:

Эй!

Господа!

Любители

святотатств,

преступлений,

боен,

а самое страшное

видели —

лицо мое,

когда

я

абсолютно спокоен?

Ничего не понимающие, но рассерженные газовики кинулись на поэта, навалились все разом, подмяли под себя и начали бить. Подоспевшие полицейские уже ничего не могли разобрать. Драка быстро разрослась, и кулаки, сдобренные рабоче-трудовым матом, летели во все стороны. Капитану полиции Озверелову досталось два раза по голове древком порванного транспаранта. Драка быстро ширилась и грозила вылиться настоящей бойней с погромом. Били уже все и всех. Смиренные коллеги, позабыв о горластом выскочке, колотили друг друга, припоминая прошлые обиды. Полиция пустила в ход дубинки, надеясь охладить пыл народных масс. Сзади напирали новые демонстранты. Некоторые, особенно работяги из цехов, с удовольствием ввязывались в драку. Один из бригадиров, раздавая оплеухи налево и направо, выкрикивал:

— Ну, суки, выходной сорвали, так получайте.

Виталий Витальевич силился перекричать беснующиеся массы, призывая к порядку, но не мог. Драка смяла ряды демонстрантов, превратив их в тысячеротый клубок ненависти. Замы засуетились и принялись куда-то звонить, отдавая приказы и активно размахивая руками. Вскоре, оглашая толпу воем сирен, на площадь выкатил десяток автозаков.

Уже не стесняясь, градоначальник кричал в мегафон:

— Разойтись! Прекратить! Сучье племя!

На площадь выплеснулись отряды ОМОНа. Теснимая громилами, толпа начала быстро редеть, таять на глазах. Многие, завидев густую тучу из занесенных над головами дубинок, кинулись в рассыпную. Во всеобщей панике никто не мог разобрать куда бежать и что делать. К тому же куда-то запропастился зачинщик — Маяковского нигде не было. Паника все усиливалась. Драка развалилась окончательно и превратилась в бегство с поля боя. Удирающие демонстранты сметали на своем пути хлипкие ограждения и палатки с сувенирами.

ОМОНовцы не стали преследовать убегающих. Угомонив и скрутив пару десятков трудяг, стражи порядка оцепили площадь и ждали дальнейшего приказа.

Волевым решением в городе к вечеру было введено особое положение, и понурые горожане, со страхом выглядывающие из окон домов, не посмели даже носа сунуть на улицу. А Степан Трофимыч, генерал МВД, обещал лично найти и наказать всех зачинщиков. Но зачинщиков нигде не было.

Решение, однако, нашлось — вовремя вспомнили про опозиционеров, «затеявшихся» у торгового центра.

На следующее утро «Газовчика» пестрела передовицей: «Местная оппозиция попыталась сорвать Первомайскую демонстрацию. Благодаря слаженной работе полиции массовой драки и погромов удалось избежать».

Местные посмеивались и не верили единственной газете. В их сознании драку спровоцировала утечка бутана, сделавшая всех враз агрессивными. Многие еще долго бравировали, потирая отбитые бока.

— Я ему как дал!

— А ОМОНовцев видал? Я двоих положил.

— А я троих.

— А я Трофимычу фуражку сбил.

Про Маяковского все молчали, будто его и не было.

На третий день, когда трудяги вернулись к работе, особое положение в городе было снято, но драка во время демонстрации еще долго будоражила умы горожан, утопающих в рутинном мареве каждодневных забот. Возможно, поэтому никто не обратил внимания, как единственная на весь город библиотека закрылась. Администрации Усть-Бутанска даже не пришлось выдумывать речи об оптимизации – в библиотеку все равно никто не ходил. Вскоре она обветшала и поросла плющем. Стоит теперь где-то на отшибе, пялится разбитыми окнами в городскую спину.