.

Звонок этот стал для меня полной неожиданностью. Мы не общались друг с другом с тех пор, как я съехал из Москвы. Это было… пять лет назад? Или около того... Неважно. С тех пор молчок. Совсем. Да я и не знал (или не хотел знать), как найти её. Хотя мы были близки друг другу, но без близости (в это мало верили те, кто знали, что мы знаемся). Всё-таки умение дружить с противоположным полом, не пускаясь в чехарду и шабаш, было моей отличительной чертой. Не очень понятно, что нас связывало. Чувствовалась какая-то опасная игра, будто мы агенты разных разведок, ситуативно ставшие союзниками на общем задании, которое не в силах провалить, но и выполнять не торопимся. Я был чист уже на протяжении долгого времени. Совсем. А посмотрев в её детские, но холодные, как северные фьорды, глаза, нельзя было и подумать, что кокаин – неотъемлемая часть её диеты. За это, и не только за это, она постоянно получала от меня словесные оплеухи. «Дед» - такое обращение я чаще всего слышал, хоть и был старше лишь на два года. Ей нравилось слушать меня. В моих взглядах на жизнь она видела что-то древнее, покрытое пылью, что-то такое, что пугает, но притягивает. Она не оспаривала мои установки, хотя применять к своей жизни честное зерцало моей юности тоже не собиралась. Иногда спрашивала у меня, как у старшего брата, совета в чём-то, что могла рассказать. Хотя рассказать она мне могла абсолютно всё, просто я не хотел выслушивать некоторые её рассказы. С чего вообще она взяла, что мне должно быть интересно знать про тусовки nouveau riche в дорогих отелях, загородных домах, яхтах, про то, кто с кем и кому изменяет в этих кругах, а кто уже не может, про её содержателя, который привел её, бойкую студентку из провинции, в этот дивный новый мир? Она хорошо училась и всё схватывала на лету, но к чему посещать учёбу, когда ты спишь с одним из попечителей своей alma mater?
«Послушай!», - говорил я ей, разливая нам по маленьким китайским чашкам зелёный чай с каменным невозмутимым лицом, но клокочущим вулканом внутри, - «Наши с тобой предки таскали крепостное ярмо, чтобы прокормить следующее звено пищевой цепочки, которое потом было упразднено по решению трудящихся с наганом под кожанкой. Эти трудящиеся изъяли всё у тех, кого объявили эксплуататорами, продав на Запад то, что представляло ценность. Всё то, на чём кровь и пот многих поколений бесправных крестьян. Очень быстро борцы с эксплуатацией стали эксплуататорами, повесив ярмо колхозов вчерашним крепостным или сослав их на стройки ГУЛАГа. Деньги же, вырученные от продажи тех ценностей, пустили на закупку заводов и фабрик, инженеров и чертежей из Германии и Америки – короче на индустриализацию. Слышишь меня?». Она вдумчиво смотрела на меня, кивала, не понимая, куда я веду мысль. «Идём дальше. Заводы эти, построенные на костях миллионов несчастных людей, после развала совка, благодаря залоговым аукционам, попали в руки таких подонков, как твой ***. Поняла меня?»
Поняла она меня очень своеобразно. Предложила кинуть её папика на несколько миллионов нерублей, чтобы потом вдвоём уехать из столицы через Белоруссию в Европу, где мы бы залегли и жили в своё удовольствие. Схема была совсем простая, и по этой причине рабочая и безотказная, как автомат Калашникова. У неё всегда было чутьё на деньги и какая-то азартная страсть и тяга к аферам. С ней можно было прогуливаться по Парку Горького и находить купюры, кольца, браслеты. Однажды, выйдя на promenade в районе Сокола и разговаривая с ней по телефону, я нашел в ноябрьской грязи портмоне, в котором были штукарь евро и примерно тридцать тысяч рублями. Странное чутьё, которое безошибочно приводило её выглядевшие наивно глаза в возбуждённо-блестящее состояние. Думаю, что и на эти свои вечеринки она тоже залетела в первую очередь благодаря этому навыку, а не внешности.
Я пошёл в отказ от этого предложения по изъятию части благ у её благодетеля. Тогда она впервые обиделась на меня. Ей было удивительно, что я не согласился, разрушив все её ожидания.

Мы не виделись пару месяцев, за которые она успела себе сделать грудь побольше, как ему нравилось, где-то с ним отдохнуть, сдать сессию, получить права, машину. А я успел только лишь заиметь богемную синеву под глазами. Позвонила она мне, когда у меня появилась сумма денег. Чутьё… Мы встретились в Старбаксе на Белорусской. Пили горячий шоколад, она делилась впечатлениями: отдых в Испании, шоппинг в Италии, машина – все эти атрибуты новой жизни её как будто бы радовали. А мне было откровенно скучно. Создавалось ощущение, что я взял глянцевый журнал со стеклянного столика в каком-нибудь офисном центре, который пролистал, закрыл и забыл, что было в нём. «Теперь я официально работаю в «дочке» его фирмы», - вещала она, пока я мысленно жалел её родителей, живших в однушке с матерью отца и младшим братом в городе, который мало отличался от моего. В конце нашей встречи она спросила, не передумал ли я. Отказ. Затянувшееся молчание. Разглядывание гущи на дне фирменного стакана. Оплата счёта. Хотела довезти меня, но я на что-то сослался и нырнул в метро. «Бедная дура.», - думал я, объясняя сам себе её настойчивость, - «Противно дальше спать с папиком. Готова на очень рискованное предприятие.»
Врачи сообщили, что у неё рак молочной железы. Благодетель, оценив риски и поняв, что лучше избавиться от проблемного актива, умыл руки, оставив её к тому же без машины и работы. Но она, как я узнал в последствии, не отчаялась. Познакомилась в одном из ресторанов Гинзы с молоденьким сынком а-ля major. Умудрилась раскрутить его на Израиль, где её опасения по поводу груди были развеяны, а грудь подкорректирована. После этого мальчик был отбрит. Она, разумеется, не поделилась со мной этим ворохом историй сразу. Лишь позже, в нашу последнюю встречу незадолго до моего отбытия из столицы, она вывалила всё это на меня. Глядя сквозь окно на апрельские лужи в Настасьинском переулке, я пытался собрать в кучу все свои мысли, а они предательски убегали от меня, как рыбки в водоёме, потревоженные упавшим камнем. На мой вопрос о том, почему она сразу мне всё это не сказала, она стыдливо ответила, что помнит мой пронизывающий взгляд, когда она сказала, что увеличила себе грудь. Сказала, что в тот момент испугалась, что я ударю её. «Надо научиться держать себя в руках и не выдавать своих эмоций, тем более если они так пугающе выглядят со стороны собеседника», - подумал я. Удостоверившись, что можно не переживать за её здоровье, я сказал, что уезжаю. «Что мне делать дальше?» - проронила она, несмотря на меня. Помню, что я как можно мягче сказал ей, что надо учиться дальше, посоветовал чаще навещать свою семью и попросил не искать больших денег и праздной жизни. Я уехал в родной город, потом на Кавказ, потом опять к себе. В Москву я так и не вернулся. Менялись номера, удалялись страницы. Постепенно забывались события, детали. Менялся я.
Наверно прошло всё-таки пять лет. Четыре с половиной. Или около того... Неважно. Она нашла мой номер и позвонила. Голос стал спокойнее, слова плавно выливались из динамика мне в ухо, а в голове застыла картинка из советского мультфильма про Маугли, где Багира стекала с дерева на землю, как капля нефти: «Ты был прав! Во всём! Спасибо тебе… За всё это время ты был единственным, кто давал мне правильные советы и наставления, не пытаясь сделать себе лучше, а мне хуже. Я уезжаю волонтёром в Индию. Представляешь, буду учить детей из бедных семей в трущобах!» Думаю, что она почувствовала мою улыбку. Мы поговорили минут пятнадцать. В конце я шутливо спросил, можно ли мне называть её теперь Шантарам. Мы посмеялись и попрощались, искренне пожелав друг другу прямой дороги и удачи. Я положил трубку с лёгким сердцем и с чувством, будто отдал долг, который давно тяготил меня. Телефон издал звуковой сигнал, уведомляя о том, что на карточку пришла моя зарплата физрука. Странное чутьё.