***
Сквозь покрытое слоем пыли окно пробивалось утреннее солнце, освещая стены обычной российской однокомнатной квартиры. Советские обои сдавливали и без того скудное пространство своими выцветшими узорами, на которых красовались не то цветы, не то абстрактные орнаменты, отсылающие к греческим мотивам. Зайдя в эту квартиру, всякий бы предположил, что в ней живет пожилая одинокая женщина, приверженка давно устаревших ценностей и упивающаяся величием страны, ответственной за этот кусочек частной собственности.
Так и есть, Марья Васильевна провела в этой квартире долгие 47 лет. Теперь же на диване спал её сын, унаследовавший бетонную клетку вместе с узорами на стенах, выцветшим линолеумом и старым диваном, навсегда запечатлевшим отпечаток седалищной части Марфы Васильевны.
Пройдя тысячи и тысячи километров, частичка гиганта, называемого нами Солнцем, жестко ударила в глаза Иосифа Харитоновича и вырвала его из мира грёз. Не успев открыть глаза, Иосиф простонал, ощутив прилегающую к его худощавому телу влажную ткань рубашки. Это могло означать лишь то, что ежевечернее написание книги вновь окончилось провалом, так и не успев начаться. Морфей увлёк его в своё измерение, не позволив снять дешёвый костюм цвета хаки, черные носки, с дыркой на пятке и очки, в кривой толстой оправе, которые теперь мирно лежали на полу. Желание провести в постели весь оставшийся день моментально развеялось, когда мозг подал сигналы о необходимости справить нужду. Доковыляв до уборной, попутно ощупывая липкую текстуру старых обоев, выхватывая, из застрявшего в шестидесятых помещения, цветовые пятна и дважды наступив на что-то скользкое, Иосиф не без болевых ощущений опустошил мочевой пузырь и прилип к зеркалу. Ржавчина омыла его лицо, заменив слой смеси жира и пыли на еле ощутимый налёт чего-то инородного. Чего-то, что явно не должно соприкасаться с кожей человека. Проведя пальцами по клочковатой недельной поросли, которая рано или поздно обязательно станет мужественной бородой, было принято тяжелое решение продолжить бороться с ежедневными взглядами полными пренебрежения и ухмылками студентов, уже получивших право на посещение новомодных барбершопов. Пара глубоких вдохов определили, что рубашка вынесет ещё пару дней и ознаменовали окончание утренних банных процедур.
Подобрав очки, Иосиф уставился на силуэт в темной части комнаты, который оставался незамеченным до это момента. Мужчина в матовом темном пальто из прорезиненного синтетического материала сделал несколько шагов, отстукивая каблуками четкий ритм и остановился в центре комнаты, вынеся на свет лишенную волос голову и мягкие черты лица. Выждав многозначительную паузу, человек прорезал тишину:
- Ну… С днём рождения.
Иосиф мог ожидать чего угодно, кроме столь нелепой фразы. Комичности ситуации добавляло то, что его день рождения был вчера, но ступор, сочетаемый с вихрем мыслей и предположений, кем может быть незнакомец, позволил промямлить лишь:
- Спасибо.
- Пожалуйста, - усмехнулся человек, но глаза его оставались спокойны.
- А кто вы? И что вы здесь делаете? И при чём тут мой день рождения? Он вообще вчера был! И я… И я вас не знаю! И почему вы не сняли обувь! — начал выливать поток мыслей Иосиф Харитонович как в те моменты, когда кто-то из студентов ставит его в неловкое положение колкой шуткой или вваливается в аудиторию посреди лекции.
- Сука… Что значит вчера был? — пропустив заданные вопросы прошипел незнакомец. Он неторопливо расстегнул плащ, дав шанс разглядеть материал дорогого классического костюма и вытащил из внутреннего кармана небольшой блокнот с обложкой из светлой белёсой кожи странного оттенка. Зашелестела бумага и остановившись где-то на второй трети, человек пробежал глазами по записям и вновь разорвал тишину мягким голосом, не скрывающим презрения:
- Бюрократия, чтоб её. Весь график коту под хвост.
Иосиф Харитонович молча сел на диван, аккурат в запечатленное углубление. Комната давила на него, будто сжимаясь и майская жара становилась невыносимой.
- Кто вы такой? - повторили сухие губы преподавателя.
Повисла пауза, глаза незнакомца прошлись по комнате, затем обратно. Классический взгляд человека, который пытается вспомнить то, чего никогда не знал, либо человека, придумывающего максимально правдоподобную ложь. Ни один из вариантов не успокоил внутреннюю истерику и Иосиф в два шага преодолел расстояние до шкафа, которое и было равно двум шагам, пошарил по верхнему горизонту лакированной конструкции и смахнув на лицо изрядное количество скопившейся пыли, нащупал старую пачку сигарет с заранее припасённой зажигалкой, лежащей внутри. Гражданин с лысиной перестал искать ответ и спокойно наблюдал за давно некурящим Иосифом Харитоновичем, судорожно пытающимся поджечь дешевую папиросу. Преодолев секундное облегчение после наполнения легких дымом, глаза собеседников вновь были прикованы друг к другу.
- Пожалуй, я не стану отвечать на ваш вопрос, дабы не сгущать краски и излишне не драматизировать процесс, который нам предстоит.
- Какой ещё процесс?
- Я вами восхищён, Иосиф Харитонович. За какие-то тридцать три года вы успели стать автором многих публикаций, исследований и можете быть уверены, что ваше имя несколько раз гремело на престижных научных конференциях. Поэтому позвольте воззвать к вашему благоразумию. Мы живём в удивительное время. Удивительное и тяжелое. — человек прочистил горло и продолжил, наблюдая за еле заметными спазмами дряблых лицевых мышц преподавателя, выдающих его реакцию, — мне стоит сказать, что вы отнюдь не первый, на кого возложена такая благородная участь и по происходящему вокруг очевидно, что в столь же напряжённые периоды нашей истории, великие люди выполняли свой долг…
- О чём вы? Я ни черта не понимаю! Хватит нести чушь! Убирайтесь из моей квартиры! - на последней фразе голос сорвался и перешёл на визг, напрочь лишив слова убедительности.
- Я вижу, что вы человек дела, но приступать сразу к сути будет несколько… неправильно.
- Уж будьте любезны!
- Хорошо, — без доли раздражения сказал человек в черном, — я вынужден просить вас обменять свою жизнь на продолжение человеческого бытия.
- Что?
- Да, такое быстро не объяснишь. По правде, всего времени на свете не хватит, чтобы объяснить всю логику вещей и мотивацию тех, кто за этим стоит, а оно у нас бесспорно есть.
В этот момент Иосиф Харитонович обратил внимание на свою сигарету, которая уже должна была начать жечь его пальцы, но она выглядела так, словно её знакомство с огнём произошло менее минуты назад. Пытаясь развеять дурные мысли, губы сложились в трубочку, втягивая дым в глубины тощего тела. Уголёк на конце папиросы загорелся ярче, как и полагается всякому порядочному угольку, но огонь даже на миллиметр не приблизился к пальцам. В мозгу преподавателя, да что там преподавателя? Учёного! Никак не укладывалось происходящее. Такого ведь быть не может, потому что… потому что просто не может быть! И тут он начал замечать остальные фрагменты этой удивительной мозаики. Пыль, наполняющая комнату, перестала пролетать сквозь тугие солнечные лучи и висела неподвижно. Из-за окон перестал доноситься шум машин и скрип качелей, давно ставший привычным. Даже старые настенные часы, не знавшие спокойствия, замерли.
- Что происходит? Как? Я что, умер?
- Не переживайте вы так, это всего лишь наука. Пусть и неизвестная для широких масс. И нет, вы не умерли. Более того, я вынужден молить вас о том, чтобы вы не умирали, — говорил безволосый незнакомец, спокойными, но широкими шагами преодолевая будто бы знакомое расстояние до полки с лекарствами. Достав настойку корня валерианы, он отмерил нужную дозировку и протянул Иосифу Харитоновичу, — пожалуйста, выпейте, иначе вена, столь симпатично набухшая на вашем лбу, лопнет и миллиарды людей будут обречены из-за вашего нежелания заниматься собственным здоровьем. Это ли не потешно?
Дрожащими руками профессор поднёс настойку ко рту, с подозрением принюхался, но уловив знакомый запах принял лекарство. Следующие несколько минут прошли в полной тишине, если не брать в расчёт импульсивное сопение Иосифа Харитоновича.
- А знаете что, — напыщенно поглаживая мох на лице, медленно и величественно проговорил Иосиф — а пусть всё катится к чертям! Если я правильно уловил вашу мысль, то вы хотите меня убить, дабы все остальные жили и даже не знали обо мне. Вот и нет! Запускайте свой конец света, ядерную войну или что там у вам припасено? Мне всё равно!
- Да уж, молоко надо попросить…
- Чего? — раздался выкрик, свойственный для любого раздраженного преподавателя, которому вздумал перечить надоедливый ученик.
- Молоко мне надо попросить за вредность, говорю, — мягко донеслось из центра комнаты, — раньше как было? Приходишь, говоришь, что нужно сделать то и то, иначе человечество будет обречено на страдания. Человек соглашается и можно почивать на лаврах. Во всяком случае, так это в инструкции описано. А теперь нужно нянчиться с вами, убеждать. Все такие из себя мизантропы и социопаты. Так что без молока не обойтись… — продолжил человек, так и не назвавший своё имя.
- Молоко ему! А мне тогда Героя России и жену красавицу! Я всё сказал! Запускай свой апокалипсис и убирайся!
- Неужели вам не жалко наш мир? Что вы так просто приговариваете его к смерти. Подойдите к окну, Иосиф. Что вы видите?
Издав недовольный хрип и не выпуская тлеющую папиросу, диван освободился от восседающего на нём профессора. Шаг за шагом преодолевая расстояние до окна, Иосифу Харитоновичу открывался вид на небольшой двор спального района. Картина ничем не отличалась от ежедневного пейзажа, так нелюбимого многими жителями таких «арондисманов», за исключением людей, застывших в неестественных позах. Кто-то превратился в безжизненную статую, идя в магазин. Какой-то ребёнок замер, качаясь на качелях, продолжив висеть в воздухе. Девочка, лет десяти, утратила всякую способность к движению, перепрыгивая лужу, которая явно была ей не по силам, застыв над водной гладью.
- Ты выбрал не тот двор, приятель, — усмехнулся Иосиф, — я! Учёный! Должен отдать свою жизнь за это скопление гор мусора, разбитые дороги и брань, написанную на фасаде? Увольте!
- Смотрите не на пейзаж, а на людей. Видите девочку, которая вот-вот упадёт в лужу? В ней ещё осталась капля веры в свои силы. Кто знает, возможно, она станет гениальным врачом и откроет лекарство от смертельной болезни или выберет путь инженера и станет той, кто найдёт способ колонизировать другие планеты. Планеты, на которых не будет разбитых дорог и брани на фасаде, как вы изволили заметить. И выбор только за вами, Иосиф. Пойдёт ли девочка домой, где её пожалеет мама, сказав, что испачканное платье - это ерунда или погибнет в агонии из-за того, что профессор, с которым она здоровается по утрам и на которого хочет ровняться, решил, что человечество достойно смерти.
Иосиф Харитонович зажмурился и протёр глаза от едкого сигаретного дыма, выпущенного тонкой струйкой и не желавшего уходить к потолку. Сделав шаг назад, он посмотрел в глаза незнакомца, источающие небывалую грусть.
- Ерунда! Я не желаю никому зла, но и умирать я не собираюсь, черт бы тебя побрал, — небольшой спазм прошел по человеку в пальто, когда он услышал ругательство из уст профессора, но это осталось незамеченным, — И вообще, почему именно я? Я всего лишь преподаватель! Моё дело учить людей, а не отдавать свою жизнь за человечество! — вспылил Иосиф Харитонович, нервно расстёгивая верхние пуговицы рубашки.
- Ты должен это сделать, потому что это твоя судьба. Можешь не верить, называть себя «всего лишь преподавателем», но твоя судьба - спасти людей. Дать им шанс, — силуэт человека был окутан клубами дыма и его лица было не разобрать и всё же по тону голоса было ясно, что он придаёт этим словам большое значение.
- А что потом? Мир продолжит существовать, а мой труп похоронят на одном из кладбищ? Дай бог, кто-то из студентов придёт ко мне на могилу и дай бог, он сдержится и не плюнет на неё? Такая учесть ждёт героя, которым ты хочешь меня выставить?
- Пожалуй, что да. И я не пытаюсь выставить тебя героем, — в этот момент человек запнулся, немного нахмурился, но вскоре продолжил — более того, если это твоё окончательное решение, то я его приму и уйду, оставив тебя докуривать папиросу и наблюдать за происходящим. Смотреть, как надвигается погибель нашего вида. Как умирают сильные мира сего, как умираешь ты и те, кто тебе дорог.
- Дорог? Если ты решил говорить как герой драмы, то пожалуйста, но открой мне секрет, кто же мне дорог? Я живу один, студенты не упускают возможности съязвить мне, а всякий прохожий смотрит на меня с омерзением. Так кто же мне дорог? О чьих смертях мне сожалеть? — Иосиф Харитонович сорвался на крик и подступающий к горлу ком был готов вырваться наружу вместе с приступом тошноты.
- Стоит ли мне назвать имя? — человек в черном прошагал к дальней части комнаты и взял небольшой портфель, медленно перелистывая содержимое. Еле заметный оскал покрыл его лицо. Улыбка человека, празднующего победу.
Глаза Иосифа Харитоновича непроизвольно закрылись и он увидел образ, что давно стал ему родным. Страх сковал его мышцы, пронизывал его кожу и нервные окончания, распространялся вокруг него, пропитывая одежду, воздух и с каждым нервным вздохом проникая обратно в тело. Страх осознания, что Иосиф готов отдать свою жизнь за то, чтобы увиденный образ остался нетронутым. Не испытал боли и не был уничтожен.
Иосиф Харитонович открыл глаза и сквозь слёзы увидел нечёткий силуэт незнакомца, что уже стал ему родным.
- Я согласен, — послышался шёпот.
- Спасибо, — раздался ответ. Человек приблизился и протянул бумагу, на которой был текст неизвестного происхождения, однако было ясно, что в оставленное пустое место необходимо поставить отметку о согласии.
- Кровью? — голос Иосифа эхом отражался от стен и гулом затухал в голове.
- Не настаиваю, — ловким движением из потайного кармана появился блестящий черный «Паркер» с золотой гравировкой и через секунду был направлен в сторону обречённого спасителя человечества.
Иосиф поставил подпись, перехватив тлеющую папиросу левой рукой. Человек мгновенно забрал бумагу, выдавил из себя улыбку и ловким движением вернул «Паркер» в карман пиджака. В несколько шагов он преодолел расстояние до портфеля, убрал документ и облокотившись на стол обратил взор на героя.
- Черт! — взвыл Иосиф, бросив сгоревшую папиросу на советский линолеум. К горлу медленно подступала тошнота, голова налилась свинцом и профессор, не пытаясь сражаться, рухнул на старый диван. Образ человека в черном пальто растворялся в спёртом воздухе однокомнатной квартиры. На линолеуме появилось коричневое пятно от жара догорающей сигареты. Пыль проходила сквозь тугие солнечные лучи. Девочка упала в лужу.
Оставляя мокрые следы на паркете, закутанная в полотенце Вера вышла из ванной комнаты и громко закричала, увидев высокого лысого человека с мягкими чертами лица, одетого в длинное черное пальто.
Часы остановились.